Ночи приписываются различные чувства и эффекты. Удары грома способны пробудить ее ото сна: ею овладевает испуг, «обильными слезами» выливается ее «тоска»... Перед наступлением грозы ночь «разметалась и томится».
День, как живое существо, доступен смерти. Человеческой жизнью живет даже у г. Бунина небо, которое может ощущать печаль («Отчего ты печально, вечернее небо?»); луна, которая, исполнившись «тихой грусти», глядит в просвете туч; солнце, которое возрождается «в блеске и тепле» и благовествует земле; звезды, которые «сторожат час полночный над морями»; лес, который то дышит весельем, то трепещет; деревья, которые могут то стонать , то напевать песни; травы, которые «глухо шепчутся» и т.д. Но особенной жизнеспособностью и жизнедеятельностью одарен ветер.
Ветер осенний в лесах подымается,
Шумно по чащам идет,
Мертвые листья срывает и весело
В бешеной пляске несет.
Только замрет, припадет и послушает, —
Снова взмахнет, а за ним
Лес загудит, затрепещет, - и сыплются
Листья дождем золотым.
Ветер способен тосковать, пролетая над опустевшим поселком. Ветру доступны нежные чувства: он ласкает невесту-весну, спящую в своем саркофаге. В одном стихотворении он выступает в роли утешителя: касаясь «ласковой струей» чела Спасителя, молящегося и страдающего в Гефсиманском саду, он говорит:
«О, подними Свой грустный взор!
В час скорби, в темный час страданья
Прохлады свежее дыханье
Я принесу с долин и гор,
И нежной лаской аромата
Твои мученья облегчу,
И от востока до заката
Твои глаголы возвещу!»
С другой стороны, временами ветром овладевают самые дикие чувства и он в бешеном разгуле носится по полям.
Многие из приведенных примеров «олицетворения» и «оживления» встречаются и у других поэтов, многие из перечиленных образов и картин представляют из себя обычный способ выражения поэтического культа природы. Но для нас важно вовсе не то, чем отличается г. Бунин от его собратьев в области изображения красот природы: для нас, в настоящем случае, г. Бунин важен именно как выразитель обычного поэтического мировоззрения.
Насколько это поэтическое мировоззрение блико к мифологическому, можно убедиться сравнив лирику г. Бунина, напрмер, с теми лирическими произведениями, которые созданы были в эпоху наиболее пышного расцвета мифологии — с ведийскими гимнами <1>.
Веды — классический памятник анимистического миропонимания: в них все, начиная с явлений природы и кончая предметами домашней обстановки, наделно силой жизни. Здесь, конечно, не место входить в разбор ведийского анимизма. Для нашей цели мы должны ограничиться лишь указанием на те черты анимизма, которые характерны для лирики г. Бунина.
Не будем распространяться о таких общеизвестных примерах ведийского анимизма, как «олицетворения» различных явлений природы (времен года, дня, солнца, луны, неба, ветра и проч.). Отметим только, что олицетоврение , подобное воплощению весны в образе невесты или осени — в образе вдовы — один из самых распространенных видов ведийского олицетворения: ведийские поэты особенно любят переносить на олицетовренные явления природы семейные отношения людей. Сравнений явлений природы с женихом или невестой в ведах громадное число <2>.
Олицетворенные и оживленные явления природы в ведах так же, как и у г. Бунина, рождаются и умирают, бродят над землей и по земле, наделены всеми человеческими органами, чувствами и способностями.
Ночь и утро вечно скитаются в мире, подобные двум небесным девам. Земля и небо объяты ужасом и содрогаются, когда бог бури проезжает на своей колеснице. День весело улыбнется сквозь разрывы туч. Ветры обладают «нежными» устами. Звезды называются глазами ночи; солнце есть «око неба». Ветер мчится подобно путнику.
Даже такое выражение, как «могучий» ветер, свидетельствует об анимизме: в устах ведийских поэтов оно означает, что ветру приписывается «мощь» человека, что ветер одухотворяется человеческой силой.
Удовольствуемся этими немногими образами ведийской лирики. Тождественность анимизма, котрый мы находим в ведах, и анимизма, который придает определенную красоту произведениям современных поэтов, несоменна. Но первобытный анимизм и анимизм современный имеют далеко не одинаковое значение и далеко не одинаковую ценность.
Для людей первобытной культуры анимизм был верой, был ответом на реальные вопросы и потребности жизни. В мифе первобытный человек суммировал свои реальные отношения к природе, свой опыт, который он вынес в борьбе за жизнь, в борьбе с силами природы. Особенности его односторонне разивтой психической организации, преобладание низших форм воображения над другими элементами психической деятельности определили антропоцентрический характер его миросозерцания.
Современный анимизм, напротив, не имеет под собой реальной почвы. Он не создан никакими насущными потребностями жизни. Он не является верой для современных людей. Он имеет значение лишь эстетической фикции.
Вот почему поколение шестидесятых годов так решительно протестовало против этой эстетической фикции. Оно видело в ней лишь отголосок седой старины, лишний балласт, замедляющий развитие жизни, мешающий свободно прокладывать дорогу в борьбе за существование.
Сущность их протеста сводилась, таким образом, к протесту против атавистического миропонимания. Их протест отнюдь не был направлен вообще против чувства природы. Отнять у чувства природы его великое значение для человечества никоим образом нельзя. Можно восставать лишь против тех или других форм, в котрые облекается это чувство.
И надо признаться, что для выражения своего чувства современные поэты очень и очень многое унаследовали от своих отдаленных предков, что современная лирика во многих отношенях представляет из себя переживание (зачастую бессознательное) мифологического периода. В значительной степени современная лирика остается «мифологией, пришедшей в упадок», но непреобразорванной творчеством современной научной мысли, не знакомой с требованиями нового «рационалистического» миропонимания.
В. Шулятиков
«Курьер», 1901, N 104.
<1> «Dons la race aryenne, l'epoque vedique, malgre con rytualisme sacerdotal, est consideree comme le moment par excellence de la floraison mythique, Ribot», цит. соч. стр. 106.
<2> См. Arnold Hirzel: «Glechnisse und Metapherт im Rgveda», Leipzig, 1890. стр. 64-65. |
