Об авторе » По следам парижской командировки
   

Многоуважаемая Татьяна Николаевна

Простите, что отвечаю на Ваше письмо с опозданием. Я был не совсем здоров, а кроме того очень занят. «Одиночество и свобода» я постараюсь Вам на днях послать (если найду оставшиеся у меня экземпляры).

Вот краткие ответы на Ваши вопросы:

1) Был ли у Бунина интерес к французской литературной жизни и к отдельным франц<узским> писателям?

Бунин очень плохо знал франц<узский> язык, говорил с трудом, не все понимал¹. Поэтому общения с франц<узскими> писателями было у него мало, да и то лишь после Нобел<евской> премии². Во время войны он не раз встречался с Жидом, в Грассе и в Ницце, — но всегда находились переводчики. Как-то в Грассе я завтракал у него вместе с А. Жидом. Был долгий разговор о Толстом (которого боготворил Бунин) и Достоевском (любимце Жида)³. Но с писаниями Жида Бунин был мало знаком⁴. Высоко ставил Мориака⁵, который платил ему тем же. Из писателей XIX века особенно ценил Флобера, отчасти и Мопассана⁶. Пробовал читать М. Пруста⁷, и очень им восхищался, хотя<,> по-моему<,> очень многое должно было остаться ему непонятно из-за незнания языка. Может быть<,> помогала ему Вера Николаевна⁸? Не знаю.

2) Отношение Б<унина> к эмигрантской поэзии и вообще литературе?

К поэзии относился холодно, — отчасти м<ожет> б<ыть> потому, что знал, как холодно относятся к его собственной поэзии молодые эмигранты. Ненавидел Блока и считал, что все молод<ые> эмигранты находятся под его влиянием. В разговорах о новой поэзии всегда бывал ироничен.

Насчет молод<ых> эмигр<антских> прозаиков не могу ничего вспомнить точно. Сирина-Набокова терпеть не мог, хотя признавал его талант. Зуров? Это вопрос довольно спорный (вопреки письмам Веры Ник<олаевны>, напечатанным в No 3 «Нового мира»), и мне не хочется его касаться. Неизменно положительно отзывался об Алданове, с которым был очень дружен.

3) Философские течения в русск<ой> эмиграции?

Бунин никакого интереса к ним не проявлял — как и к философии вообще. Исключение, пожалуй <, > одно — Лев Шестов. Но и его он любил не как философа, а как человека, часто у него бывал, т. к. был с ним в свойстве. Ценил Ф. Степуна, но тоже скорей как собеседника (в Грассе), чем как писателя⁹.

Вот, кажется, все. Конечно, в личном разговоре я мог бы сказать Вам много больше.

Искренне желаю успеха в Вашей работе.

С уважением

Бунин считал «Темные аллеи» лучшей своей книгой. А. Жид прочел ее в переводе и нашел, что это рассказы среднего качества. Он особенно ценил «Деревню». Бунина это удивило и огорчило. Помню, что он сказал: «Ну, что с француза спрашивать!».

¹ О том, что Бунин не владел в достаточной мере французским языком, и это затрудняло его общение, говорят и другие мемуаристы (Зензинов В. Записи // Новый журнал. 1965. Кн.81. С.294; Бахрах А. По памяти, по записям // Мосты. 1966. Кн.12. С.286).

² До революции Бунин на Западе был почти неизвестен, внимание критики и читателей он привлек после нескольких переводов на французский язык в начале 1920-х гг. («Деревня», «Господин из Сан-Франциско», «Чаша жизни» и др.). После присуждения Нобелевской премии, естественно, количество переводов, а также выступлений критиков (французских, немецких, итальянских, английских, американских и др.) выросло лавинообразно.

³ Андре Жид познакомился с творчеством Бунина, прочитав в переводе повесть «Деревня» в 1922 г. См. его письмо Роже Мартен дю Тару от 12 июля 1922 г.: «...читаю „Деревню“ Бунина с радостью и удивлением» (Andre Gide-Roger Martin du Gard Correspondance, 1913—1934. Paris, 1968. P. 185). 4 августа 1922 г. Андре Жид записал в дневнике: «„Деревня“ замечательна» (Journal 1939—1949. Paris, 1954. P. 738). Осенью 1941 г. Андре Жид несколько раз встречался с Буниным и при первой встрече произвел «очень приятное впечатление: тонок, умен». Но впечатление испортилось, когда Жид назвал Толстого «asiatique» и восхитился стихами Пастернака (Устами Буниных. Т.З. С. 109). По всей вероятности, Г. Адамович имеет в виду именно эту встречу (28 августа 1941 г.). Сам Жид признавал, что они с Буниным «не соглашаются ни в чем», что у них «очень разные литературные вкусы», но в то же время французский писатель ценил «неколебимость» Бунина, так как «в искусстве великие творцы должны быть каждый сам по себе, каждый самостоятельной личностью» (Le Figaro. 1950. 23 octobre). Подлинной, глубокой дружбы между ними не было; но Жид относился к Бунину с большой симпатией и в трудные минуты старался ему помочь (см.: Бахрах А. По памяти, по записям // Мосты. 1966. Кн. 12. С. 287; Устами Буниных. Т. 3. С. 102).

⁴ Бунин в дневниках называет такие произведения, как «La porte étroite», «L'école des femmes», находя последнее «скучным, пресным, незначительным» (Устами Буниных. Т. 3. С. 116), вспоминает о лекциях А. Жида о Достоевском в театре «Vieux Colombier».

⁵ В предисловии к переводу романа «Волчица» Бунин назвал Мориака «одним из самых замечательных — и едва ли не самым замечательным из современных французских писателей» (цит. по: Бунин И. А. Собр. соч. М., 1967. Т. 9. С. 469). В. Зензинов в своих воспоминаниях также отмечает это пристрастие Бунина к произведениям Мориака. И сам Бунин в одном из интервью по случаю Нобелевской премии говорил: «Как только вижу книгу Мориака на витрине книжного магазина, сразу ее покупаю... я очень, очень ценю его произведения» (Le Jour. 1933. 29 novembre).

⁶ Бунину принадлежит статья «Конец Мопассана» (Последние новости. 1927. 4 ноября. No 2783). Галина Кузнецова, рассказывая о чтениях вслух на вилле «Бельведер», называет среди авторов Мопассана (Кузнецова Г. Грасский дневник. Вашингтон: Victor Kamkin, 1967. С. 48; далее: Грасский дневник, с указанием страницы). Некоторые французские критики (Андре Делакур, Эдмонд Жалу и др.) находили родственные черты между Буниным и Мопассаном. Флобера современники также указывают в ряду французских писателей, которых высоко ценил Бунин.

⁷ В интервью газете «Le Jour» Бунин, в частности, заявил, что его весьма привлекает своеобразная манера письма Марселя Пруста (Le Jour. 1933. 29 novembre).

⁸ Галина Кузнецова вспоминает, что она переводила Пруста для Бунина (Грасский дневник. С. 112).

⁹ Отголоски этих бесед сохранились в дневниках Бунина (см.: Устами Буниных. Т. 3).