Бунин Иван Алексеевич
 VelChel.ru 
Биография
Хронология
Галерея
Семья
Фильмы Бунина
Памятники Бунину
Афоризмы Бунина
Стихотворения 1886–1899
Стихотворения 1900–1902
Стихотворения 1903–1906
Стихотворения 1906–1911
Стихотворения 1912–1917
Стихотворения 1918–1952
Стихотворения по алфавиту
Хронология поэзии
Рассказы 1892-1909
Повести и рассказы 1909-1911
Повести и рассказы 1912-1916
Рассказы 1917–1930
Рассказы 1931-1952
Повести и рассказы
Повести и рассказы по дате
Темные аллеи
Жизнь Арсеньева
Переводы
Дневники (1881-1953)
Воспоминания
О творчестве Бунина
Об авторе
  «Автоинтервью» Бунина
  Адамович Г.В. Бунин
  Бунин И. А.: Биобиблиографическая справка
  Василевский Л.М. Среди писателей
  Воспоминания о Бунине
  Гиппиус З.Н. Бесстрашная любовь
  Гиппиус З.Н. Тайна зеркала
  Муромцева-Бунина В.Н. Жизнь Бунина
По следам парижской командировки
  Твардовский А.Т. О Бунине
  Ходоровский А. С. Писатели на отдыхе
  Эртель А.И. А. Бабореко. Бунин и Эртель
Ссылки
 
Бунин Иван Алексеевич

Об авторе » По следам парижской командировки
   

Именно поэтому первый парижский «поход» был предпринят в Национальную библиотеку и увенчался неожиданным успехом. Один из сотрудников, увидев мои «требования», посоветовал поговорить с Татьяной Алексеевной Осоргиной, которая отвечала в библиотеке за славянское отделение и в то время как раз составляла библиографию русских писателей-эмигрантов. Долголетний опыт работы в разных архивах неоднократно доказывал, что очень важно найти такое «ключевое лицо», которое может дать первые указания, а потом уже клубок сам размотается. Татьяна Алексеевна Осоргина была не только очень опытным библиографом, но вообще весьма образованным человеком, хорошо знавшим литературную жизнь русской эмиграции и из книг, и в особенности из личного общения и опыта. Бунина она, конечно, лично знала, но о нем как человеке отзывалась сдержанно, говорила о его холодности, высокомерности и противопоставляла ему Куприна, который, по ее словам, был «очень добрым».

Благодаря Т. А. Осоргиной я познакомилась с Натальей Борисовной Зайцевой-Соллогуб, с которой у нее были тесные дружеские отношения.

Знакомство с Натальей Борисовной во многом облегчило мою работу и, самое главное (за что я ей навсегда осталась благодарна), дало мне возможность как-то осязаемо почувствовать последнее дыхание жизни и мира русской литературной эмиграции, как сейчас принято говорить, «первой волны». Незабываемы те несколько посещений ее дома (тогда семья жила, если я не ошибаюсь, на авеню дю Шале), беседы с ней, а также с ее отцом, Борисом Константиновичем Зайцевым.

Считаю большим, даже исключительным счастьем, что мне довелось слушать рассказы, воспоминания Зайцева о Бунине и о жизни русских писателей в Париже. Несмотря на свои преклонные годы и на некоторую глухоту, Зайцев прекрасно сохранил память, иногда вплоть до мельчайших подробностей (например, о склонности Бунина «крепко» выражаться, в чем мне до того уже пришлось удостовериться, прочитав некоторые письма, сохранявшиеся в архиве Тургеневского музея в Орле). Рассказы Бориса Константиновича были очень интересными, живыми, в них переплетались чисто личные оценки с общими комментариями. О таланте Бунина он высказывался в «превосходной степени», без малейших критических замечаний, что так редко бывает, когда писатель говорит о своем коллеге. Называл его все время «Иван», и тем самым как бы стирались годы двадцатилетней разлуки после смерти Бунина и в разговор входила какая-то нота близости, я посмею сказать, даже нежности. И она продолжала существовать, соединяясь с грустью, когда Зайцев перешел к рассказу о той размолвке, которая произошла в 1947 г., в связи с расколом в парижском «Союзе русских писателей и журналистов». Это уже было в прошлом, стало достоянием истории, теперь же в 1970 г. в голосе рассказчика звучала безмерная грусть об утрате друга и глубокое мудрое сожаление о том, что житейские бури развели их. «Голубиный дух» — так назвал Зайцев другого русского писателя-эмигранта, своего современника и друга Константина Мочульского, но эти же слова мне хотелось бы сказать и о самом Борисе Константиновиче, вспоминая то давнее посещение и разговор с ним. В нем было столько светлого, доброжелательного, с такой доброй милой улыбкой говорил он о слабостях людей, например о жажде славы (даже если и скрываемой) у Бунина, о кокетничании Зинаиды Гиппиус. Не осуждал, а, скорее, извинял. Редко можно найти такую гармонию между личностью автора и стилем его произведений. Тонкость, светлость лирического стиля Зайцева полностью соответствует его человеческой личности.

Беседы с Борисом Константиновичем продолжались разговорами с Натальей Борисовной; ее практичные, конкретные советы были особенно полезны. Милая, очень приятная в общении, готовая помочь, она очень хорошо знала писательскую эмиграцию, сама тоже занималась некоторыми архивами (Замятина, если я не ошибаюсь) и по-человечески заботилась о тех писателях, которые нуждались в ее поддержке, как, например, Зуров. Конечно, с Зуровым, прожившим столько лет в доме Буниных, очень хотелось познакомиться, хотя бы побывать в квартире, где умер писатель. Однако Наталья Борисовна мне отсоветовала добиваться встречи с Зуровым, объяснив, что он нездоров, что вообще человек он трудный для общения. И действительно, телефонный разговор с ним подтвердил все ее предупреждения.

Ее же рекомендация сыграла положительную роль, когда я обратилась к Г. В. Адамовичу. К моему великому сожалению, мне не довелось лично беседовать с ним, так как он уезжал из Парижа, но его письма в ответ на мои вопросы были очень интересны. Один из ведущих критиков в эмиграции, он был человеком близким Бунину, часто встречался с ним в самые разные периоды жизни во Франции. Судя по отзывам, которые он посвятил бунинским произведениям, думается, что он глубже других понял и оценил личность и значение писателя.

Наталья Борисовна сообщила мне и адрес Галины Кузнецовой. После предварительной переписки я на обратном пути домой в Бухарест остановилась в Мюнхене и на Айнмиллерштрассе нашла квартиру, где жили Галина Кузнецова и Маргарита Степун. Кузнецовой тогда было уже семьдесят лет, но меня поразили свежесть ее лица, милая, приветливая улыбка, женственность всего ее облика — она была еще привлекательной, даже красивой. (Такой же красотой, вопреки возрасту, поразила меня Елена Сергеевна Булгакова, с которой я познакомилась за несколько месяцев до ее смерти.)

Ехала я с надеждой узнать не о романе с Буниным (такие интимные темы не должны быть достоянием литературоведения, тем более принимая во внимание всю сложность отношений), а услышать от близкого человека, притом писательницы, как работал, о чем думал Бунин-писатель в поздние годы своей жизни. Недоумение, а затем разочарование были итогом этой встречи.

Во-первых, мы ни на минуту не остались вдвоем, все время при нашем разговоре присутствовала Маргарита Степун. И насколько была приятна, даже очаровательна Галина Кузнецова, настолько мне показалась неприятной нескладная какая-то, костлявая, мужеподобная Маргарита Степун.

Во-вторых, после формальных вопросов «Как доехали?», «Устали?» и т. д., освоившись немного и бегло оглядев комнату, в которой мы сидели, я была поражена полным отсутствием какого-либо намека на Бунина. Среди множества фотографий не было ни одной фотографии Бунина или его окружения, ни одной его книги. Галина Кузнецова как очень гостеприимная хозяйка угостила меня обильным по-русски завтраком, однако даже не затронула в разговоре тему моей книги, хотя прекрасно знала причину моего визита. Наоборот, явно избегала ее, разговор не выходил из тесных рамок светских приличий. У меня сложилось ощущение, что набор тем был продиктован присутствием строгого цензора — Маргариты Степун. Поэтому, прочитав недавно в книге Ренэ Герра сетование на то, что он не нашел после смерти Галины Кузнецовой любовных писем Бунина к ней, я невольно подумала, что они давно были уничтожены.

Некоторым утешением мне стал подаренный Галиной Кузнецовой на прощание «Грасский дневник». Из этой на редкость тонкой, строгой и, я бы сказала, целомудренной книги, я многое поняла о жизни и творчестве Бунина, автора «Солнечного удара» и «Темных аллей».

К этим незабываемым встречам и беседам пребывание в Париже добавило многочисленные и очень интересные сведения, полученные в библиотеках при знакомстве с большим количеством печатных материалов. В Национальной библиотеке я могла познакомиться не только с эмигрантскими, но и французскими, немецкими, английскими изданиями. Это позволило мне дать в книге широкую панораму того, что можно было бы назвать «европейской перспективой» бунинского творчества.

Знакомство из первых источников с тем, что составляло во всей своей сложности творческий период эмиграции, привело меня к мысли о том, что широко бытовавшее мнение об «упадке» бунинского таланта в эмиграции должно быть опровергнуто. Доказательству этого тезиса посвящена последняя глава моей монографии «Ivan Bunin» (Bukuresti, 1971). В то время он прозвучал несколько неожиданно, но, думается, что и сегодня не потерял своего значения.


Письма публикуются по оригиналам, хранящимся в частном собрании и предназначенным для передачи в РГАЛИ.

Страница :    << 1 [2] 3 4 5 > >
Алфавитный указатель: А   Б   В   Г   Д   Е   Ж   З   И   К   Л   М   Н   О   П   Р   С   Т   У   Ф   Х   Ц   Ч   Ш   Щ   Э   Я   

 
 
     © Copyright © 2024 Великие Люди  -  Бунин Иван Алексеевич